Земля неведомая - Страница 97

А однажды Влад примчался к Галке с сияющим как новая монета лицом. Они только-только распрощались с очередным испанцем — его паруса ещё не растаяли вдали и, казалось, что оттуда доносятся запоздалые проклятия в адрес пиратов. И тут «братец» влетает на мостик с какой-то склянкой в руке.

— Что это? — недовольно спросила Галка.

Дел у неё было полно, они ещё даже не успели разобрать трофеи. Владик, словно величайшую драгоценность, протянул ей пузырёк, в котором плескалась густая тёмная жидкость.

— Ну, и что это такое? — повторила Галка свой вопрос, не понимая, с чего это вдруг столько неумеренных восторгов.

Тогда Влад осторожно вынул притёртую пробку.

— На, понюхай.

Пожав плечами, Галка взяла пузырёчек и поднесла к лицу, осторожно втягивая странно-знакомый, чуть сладковатый запах.

— Что-то неуловимое, никак не вспомню… — протянула она, наморщив лоб.

— Еле отобрал у одного испанца из пассажиров, — объявил Влад с довольным видом, — Тот вцепился хлеще, чем в драгоценности любимой тёщи! Ну что, не вспомнила?

Запах был немного дурманящим. Вдохнув его ещё раз, Галка почувствовала, как от него слегка закружилась голова.

Владик сиял, словно свежевкрученная лампочка. Галка рассердилась:

— Давай, выкладывай, в чём дело, и не морочь мне голову!

— Это опиум.

— Что?!

— Опиум, — повторил он с совершенно невинным видом.

— Да ты что, вконец офонарел? Нафига тебе эта дрянь? По «дури» заскучал? — рассвирепевшая Галка размахнулась, чтобы выкинуть склянку. Владик едва успел поймать ее за руку.

— Ты что! — крикнул он. — Блин, это же обезболивающее! Наркоз!

— А ведь и правда… — Галка растерялась, — И как я сама не подумала… Ну, и как им пользоваться?

— Не знаю, — честно признался Владик, — Пить давать, наверное. Только я понятия не имею, в каких количествах. Это же от концентрации зависит. Мало дашь — не подействует, много — пациент окочуриться может. Главное, чтобы передоза не было.

— Ладно, — решительно сказала Галка. — Отнесём Леклерку, он лучше нас разберётся. У него как раз сейчас раненые есть — вот пускай и проверяет… опытным путем. Только если половину парней при этом угробит, я ему быстро устрою олимпийский заплыв на три тысячи литров!

Так и сделали. Леклерк, разумеется, опять возмущался, и опять был вынужден подчиниться. Жалко только, что надолго этого снадобья не хватило бы, поэтому его оставили для самых тяжёлых случаев…

…Тёмные тягучие капли. Одна, две. Больше доктор растворить не рискнул, всё-таки перед ним не могучий мужик, а маленькая худенькая женщина. Галка совершенно обессилела, а боль была такая, что начинала сводить с ума. Она покорно слизнула снадобье с ложечки, поморщилась.

— Вот и хорошо, — проговорил доктор, подоткнув одеяло. — Через некоторое время боль утихнет, и вы уснёте. А это именно то, что вам в данный момент и нужно.

Галка прикрыла глаза: скудный свет, проникавший сквозь цветные стёкла кормового окна и занавески, начинал её мучить. Очень плохой признак.

— Идите к раненым, — едва слышно сказала женщина. — За меня не волнуйтесь. Я…буду спать.

— Мадам, я не оставлю вас без присмотра.

— Доктор, вы нужны на палубе, — с нажимом повторила Галка, не открывая глаз. — Надо — пришлите сюда кого-нибудь, но сами займитесь ранеными.

Доктор махнул рукой: эта несносная женщина всегда настоит на своём.

— Будь по вашему, мадам.

И прислал… кого бы вы думали? Д'Ожерона. Может быть, потому, что ему единственному на борту этого корабля нечего было больше делать. А может, потому, что он же был единственным, кому Галка не могла ничего приказать. Господин губернатор не только не возмутился таким произволом судового врача, но и как будто даже не был против. У них с мадам Спарроу частенько возникали противоречия, и дружбой их отношения тоже не назовёшь, но всё же присутствовала там какая-то неуловимая теплота.

Приоткрыв глаза, Галка узнала д'Ожерона, и едва заметно улыбнулась.

— О, мадам, не думайте, будто для меня роль сиделки непривычна, — спокойным — каким-то «домашним», что ли — тоном заговорил месье Бертран, угадав оставшийся невысказанным вопрос. — Однажды моя дочь заболела. И, представьте себе, начала горько плакать, когда я покидал её комнату. Пришлось два дня просидеть около её постели, пока она не пошла на поправку… Да, мадам, вы правы: я вам не отец. Но вы мне в дочери годитесь. Потому не обессудьте, какое-то время я буду считать вас не адмиралом, а маленькой девочкой, которой нужен заботливый отец.

Галка ответила ему ещё одной вымученной улыбкой, и только тут заметила, что всё перед глазами раздвоилось и поплыло. Началось действие опиума.

"Только бы крышу не снесло этой гадостью…"

5

Так прошло ещё два дня. Влад носился по городу, самолично проверяя, перепроверяя, объясняя, ругаясь и растолковывая по десятому разу одно и тоже. Пиратам и королевским французам — о дисциплине, бдительности и тому подобным вещам, о которых они забывали, казалось, уже через два часа после очередного внушения. Испанцам — о соблюдении комендантского часа, о запрете на выход из города и всяких сношениях с внешним миром. Эти тоже согласно кивали, всё понимали — конечно, для их же собственной безопасности. А уже через час в гавани вылавливали какого-нибудь рыбака, который с невинным видом пытался проскользнуть между пиратскими кораблями. Как всегда находился кто-то, кто, разумеется, не слышал приказа. Снимать блокаду Влад пока не хотел: припасов в городе по его прикидкам должно было хватить хотя бы на неделю (нужно, кстати, произвести точный учёт оставшегося провианта). В любой момент могла вернуться Галка — с добычей или без. И выпускать сейчас кого-либо из города — будь то свои или испанцы — означало подставлять сестрицу под удар. Неизвестно, оставались ли ещё в Картахене любители лёгкой наживы, как капитан Роджерс, или все ушли с ним. Догнать Шаверни и "генерала Мэйна" они, конечно, уже бы не сумели, но засаду вполне могли и устроить. Если предположить худший вариант — несколько пинасс и шлюпов, выйди они из гавани — могли бы подстерегать Галкину потрёпанную эскадру на подступах к городу и попытаться напасть на неё при благоприятных обстоятельствах. Тем же приёмом могли воспользоваться испанцы, только используя более крупные корабли, если бы только они владели информацией о том, что происходило в Картахене. Поэтому нужно было исключить малейшую возможность дезертирства или предательства. Случаев мародёрства вроде бы больше замечено не было: должно быть, та демонстративная казнь несколько отрезвила наиболее горячих поборников полной экспроприации. Хоть это немного утешало.