"Что-то случилось", — это была первая мысль после пробуждения.
Галка чувствовала такую слабость, что с трудом заставила себя пошевелить здоровой левой рукой. В ушах тоненькими, на грани слуха, голосами звенели невидимые колокольчики. Рана сильно болела, уже тупой болью, обещавшей пусть долгое, но выздоровление. Хорошо ещё, что она мелких габаритов. Пробило навылет, даже не по-женски крепкая мускулатура не задержала эту чёртову французскую картечину. Иначе доктору Леклерку пришлось бы ко всему компоту ещё кусок металла вырезать. И без того инфекцию занесло, сколько-то дней в отключке провалялась. Два или три? А доктор, помнится, объяснял, как ей неслыханно повезло, что картечь не сломала её косточки и не задела крупную вену, только второстепенные сосуды… Но что это был за звук? Галка готова была поспорить — близкий пушечный выстрел.
Гам на палубе, на который она поначалу не обратила внимания, усиливался. Галка напрягла слух… "Спорят? О чём, интересно узнать? Ох, не нравится мне сочетание подобных споров с пушечными выстрелами…" Правая рука была туго примотана к телу поверх рубашки. Тряпки свежие, сама рубашка и простыня — тоже. Значит, Джеймс смотрит за ней как за маленьким ребёнком. "Бедный Джек, — мелькнула мысль. — Насколько мне повезло с ним, насколько же ему не повезло со мной". Галка не без труда откинула тонкое одеяло. Потом с минуту собиралась духом…и села. Это усилие отозвалось острой болью в правом плече, темнотой перед глазами, и проступило обильной испариной на висках. Кое-как переждав этот приступ тошнотворной слабости, Галка протянула руку к крышке сундука, где хранилась её походная одежда…
…Второй выстрел — напоминание, десять минут до срока — вот-вот должен был прозвучать, а спор на палубе «Гардарики», изредка перемежавшийся короткими периодами гнетущей тишины, продолжался. Хайме видел, что за ним большинство, и гнул своё.
— Сдадимся! — напирал он. — Мы ведь сейчас на французской службе, и испанцы должны будут обращаться с нами как с военнопленными! Я знаю, мне объясняли!
— Плохо объясняли! — Пьер ещё не схватил его и не начал бить морду только потому, что тогда точно на палубе начался бы ад кромешный. — Это в Европе ты был бы «военнопленный», а здесь испанцы любого чужака считают подлым разбойником, и вешают на рее при первом удобном случае! Да ты и сам это знаешь! Сдаваться? Кому? Этим донам? Да чтоб я сдох!
— Это кто тут собрался сдаваться?
Голос Галки был ещё слаб. Но она воспользовалась мгновением тишины, наступившим после эмоциональной речи Пьера, и её услышали. И разом обернулись… М-да, капитан «Гардарики» действительно переживала не лучшие времена, хотя, до того уже бывала дважды ранена. Исхудавшее, бледное до пергаментной желтизны лицо с тёмными кругами под глазами. Тусклые растрёпанные волосы, разметавшиеся по плечам. Рука на повязке. И стоит скособочившись, прислонившись здоровым плечом к косяку двери.
— Эли, ты с ума сошла, — первым отреагировал на её появление Джеймс. Подскочил к ней и подхватил под здоровую руку, не давая упасть. — Возвращайся в каюту, тебе нельзя вставать!
— В такой ситуации, Джек, я бы и из могилы встала, — мрачно ответила Галка. — Ведь, если мне не изменяет слух, тут кто-то всерьёз говорил о сдаче в плен.
— А вы против? — недовольно спросил Хайме. Орать не стал, тем более, что на палубе теперь тихо: все хотели услышать мнение капитана. — На нас сейчас с двух бортов наведены восемьдесят пушек, и до них меньше кабельтова. Знаете, кэп, я не герой, и не хочу сдохнуть смертью героя. Лучше плантации и шанс оттуда сбежать, чем вот так сразу в ад!
Галка холодно усмехнулась. Она многое сейчас могла сказать Хайме, и это «многое» было бы до крайности обидным для метиса. Но не в такой момент. Выяснять отношения, когда и так ясно — каждая секунда на счету? Именно этого испанец и добивается. Она видела осунувшегося, хмуро молчавшего д'Ожерона, не решавшегося встревать в перепалку пиратов. Но сейчас он смотрел на Галку с надеждой: в плен ему тоже попадать не хотелось.
— Видите? — Хайме кивнул на высокий красный борт адмиральского линкора, ощетинившийся пушками. И на такой же высокий жёлто-белый борт с другой стороны. — Хотите с ними драться? Поймите, кэп, это невозможно!
— Невозможно спать на потолке, Хайме. Одеяло всё время падает, — на удивление спокойно, даже с ноткой иронии сказала Галка. — А на войне не бывает ничего невозможного. Вот об этом наш испанский друг и забыл. Что самое плохое, кое-кто из вас не только грешит такой же забывчивостью, но и потерял веру.
Галка, крепко держась за мужа, старалась не подать и виду, что у неё от слабости дрожат и подгибаются колени. Только Джеймс чувствовал эту дрожь и слышал, как она тяжело дышит… "Корабль потрёпан, кругом враги, команда на грани бунта, полудохлый капитан. Ситуация — просто сказка", — думала Галка. Сейчас ни один, даже самый толковый её приказ не будет выполнен: когда на борту разброд и шатание, это уже не команда, а чёрт знает что. А ей предстояло за короткий срок — сколько там ещё испанцы отвели времени на размышления? — совершить обратное превращение. Сделать из этого чёрт знает чего команду.
"Ну, нет. Мы ещё покусаемся!"
— Ты собираешься прочесть проповедь, Воробушек? — хмыкнул один из матросов, что поддерживал идею Хайме сдаться на милость врага. — В самый раз. Против такой силы переть — это верная смерть. А если решить дело миром, то мы выживем. И ты тоже. Я за то, чтобы сдаться. Ты же французский адмирал, этот испанец перед тобой ещё расшаркиваться станет.