— Верхняя палуба — книппелями, по сети — огонь!
Книппеля только-только начинали появляться в Мэйне, и Галка, конечно же, взяла на вооружение этот последний писк европейской моды. Вообще-то, она планировала пострелять этими парами мелких ядер, связанных цепью, по рангоуту и такелажу противника, но раз уж пошли в ход сети, то почему бы не усложнить французам задачку? Не успели те натянуть сеть, как небольшие пушки верхней палубы «Гардарики» выплюнули порцию книппелей, и в прочной сети нарисовались солидные дыры. А один особенно удачливый книппель, взлетевший выше прочих, порвал «Генриху» грот. Огромный парус лопнул со звуком пушечного выстрела. Линкор немного замедлился, и тут рявкнули его пушки. Его тяжёлые пушки, уцелевшие после форменного разгрома, учинённого орудийным огнём пиратов…
Боли Галка не почувствовала. Толчок в плечо, такой сильный, что её сбило с ног. Она даже не сразу поняла, что произошло. Но когда при попытке подняться её скрутила адская боль, а рубашку справа залило кровью, всё стало ясно.
— Только не сейчас! — взвыла она, зажимая рану здоровой рукой.
Джеймс уже оторвал от собственной рубашки полосу и перевязывал ей рану. Галка видела его глаза, совсем близко — два кусочка голубого неба на побледневшем лице. Это была уже третья её рана за годы пиратства. Первой, от которой остался длинный шрам на правом боку, она была обязана покойному капитану Харрису. Вторую — огнестрельную, в бедро — получила при абордаже испанского "серебряного галеона" года полтора назад. И вот третья — если не считать раной тот удар по голове, полученный в Фор-де-Франс. Французская картечина пробила плечо навылет. И, судя по всему, наделала беды. При любой попытке пошевелить правой рукой Галку скручивала боль. А продолжавшая обильно сочиться, несмотря на перевязку, кровь говорила о том, что перебит какой-то крупный сосуд. Но Галка сейчас думала не об этом. Картечный залп линкора стоил её команде самое меньшее двух десятков жизней. Наверняка на «Свароге» ситуация не лучше.
— Помоги встать, пожалуйста, — срывающимся голосом проговорила Галка, цепляясь левой рукой за мужа.
— Эли, ты ранена, — Джеймс попытался её удержать. — Лежи, не шевелись.
— Джек, умоляю тебя — помоги мне встать! Бой ещё не окончен!
Уж кто, кто, а Эшби лучше других понимал одну вещь: если капитан так популярен в команде, то он должен ответить взаимностью. То бишь, довести бой до конца, что бы ни произошло. Даже если он умрёт при известии о победе. Но — Эли? Заставить самое дорогое для него существо страдать? Картечная рана — это не фунт изюма.
— Капитан! Что с капитаном? — донеслось с палубы.
— Джек…
Эшби вдруг выругался, да так, что завяли бы уши у самого прожжённого боцмана, но всё-таки подхватил Галку… и осторожно поставил её на ноги у поручней.
— Спокойно, братва, — она задыхалась, но старалась говорить ровно. — Подумаешь — пробоину получила! В первый раз, что ли?… Стрелков на правый борт! Сигнал «Сибилле» — вперёд!
Корабль де Ментенона, прикрытый корпусом «Гардарики», выдвинулся вперёд и обрушил на только что разряженный борт линкора свой картечный залп. Пусть и не очень-то он был мощный, но французы с «Сибиллы» добавили плотным ружейным огнём. А кромешный ад на палубе «Генриха» начался, когда на огневую позицию вышла "Гардарика".
— Правый борт — огонь!
Картечный залп пиратского флагмана обошёлся французам довольно дорого. Галка видела по крайней мере двух убитых офицеров, что уж говорить о команде? Стрелков смело начисто. А когда с «Гардарики» перекинули абордажные мостки и начался бой — пока ещё неравный — к линкору с правого борта подошёл «Сварог». Стрелять оттуда не стали, опасаясь попасть по своим, но высадили абордажную команду. И вот тогда всё стало ясно.
— Победа, Эли, — Джеймс стоял, крепко прижимая жену к себе — чтобы не упала.
— Пиррова победа, — процедила Галка, утирая рукавом бежавшие помимо воли слёзы. Больно ведь… — Сколько наших поляжет… за эти чёртовы побрякушки, будь они прокляты!
— Эли… Любимая моя, — Джеймс гладил её по волосам, стараясь успокоить. — Ты знаешь, что нужно сделать, чтобы эти смерти не были напрасными. Но для этого ты должна жить. Я сейчас позову Леклерка, и…
— Леклерк нужен будет на палубе, Джек. А я… я ещё должна как следует встретить де Шаверни, если парни в горячке боя его не прирежут.
— Эли, послушай меня хоть раз в жизни! — тихо, но достаточно яростно воскликнул Эшби. — У тебя опасная рана, ты рискуешь истечь кровью ещё до того, как Леклерк вообще откроет свою аптеку! Да, ты капитан, ты адмирал! Но ты не сможешь командовать эскадрой, будучи без сознания…или того хуже!
Дух противоречия, составлявший основу вредного Галкиного характера, уже подсказывал ей готовый ответ. Но, во-первых, муж был на двести процентов прав. А во-вторых, она действительно слабела с каждой минутой. Нужно было быстро остановить кровотечение. Нужна была официальная медицина в лице доктора Леклерка, чтобы сделать это. А там уже организм сам будет бороться за жизнь…
— Хорошо… — согласилась она, чувствуя, как от подступавшей слабости подкашиваются ноги. Пробитое плечо горело так, словно к нему приложили калёное ядро. — Но ты… ты останься здесь, Джек… пока не окончится бой…
Джеймс, недолго думая, подхватил её на руки и понёс вниз, к дверям полуюта, громко требуя доктора. Леклерк примчался со всей возможной скоростью, и, кляня "упрямую девчонку" на чём свет стоит, принялся за дело.
Бой, учитывая подготовку и злость пиратов, продлился минут двадцать и закончился их полной победой. Французы ещё держались, пока де Шаверни со шпагой в руке метался по мостику и пытался их воодушевлять, но Билли прорвался на квартердек «Генриха» и быстренько привёл бывшего адмирала в нерабочее состояние. После этого французы начали бросать оружие и массово сдаваться в плен. А де Шаверни — с изрядной шишкой на голове — доставили на борт «Гардарики». Пред светлые очи новоиспеченной адмиральши и представителя королевской власти — месье д'Ожерона. Этого во избежание разных там эксцессов попросили не покидать каюту до окончания боя, что тот и проделал. Но, узнав о ранении капитана Спарроу, подхватил свою личную походную аптечку и поспешил на помощь доктору. Правда, Леклерк напустился и на него — мол, нечего посторонним делать в каюте больной! — но тут Билли привёл де Шаверни.