Земля неведомая - Страница 52

Да, я боюсь. Но страх — ещё не причина для отказа от борьбы. Я уже не могу отступить, потому что братва верит в меня и в мои странные по этим временам идеи. Отступление будет равносильно предательству, а отец с детства внушал мне, что это самый страшный грех.

Ты всегда был прав, батя. Потому предавать я так и не научилась. Хотя, учителей по сему предмету было предостаточно, хоть в той жизни, хоть в этой.

Часть 3. "Пиастры! Пиастры!"

1

Море, море… Глядя на эти гладкие подвижные мутно-зелёные, с синеватыми проблесками, валы, Галка понимала людей, не способных жить от них вдали. Она и сама уже не представляла своей жизни без плеска волн, бьющихся о борт корабля. И любила это море в любом его виде — хоть лёгкой зыбью, хоть такими вот пологими волнами, хоть ревущими громадами штормовых валов… Галка навскидку могла перечислить человек пятьдесят из своей команды, которые, так же, как и она, не мыслили своей жизни без моря. И первым в списке числился Влад.

"Влад, — думала она, отправившись с визитом вежливости к месье д'Ожерону на его заново отремонтированный «Экюель». — Кем ты был, когда мы попали сюда? Вспомнить страшно. Истерика на истерике, волчья тоска по прежней мажорской жизни. Потом не лучше — начал, не научившись драться как следует, в бой рваться… А кем стал? Нормальным мужиком. Надёжным, сильным, уверенным. И упрямым. За три года повзрослел лет на десять. Будь ты таким ещё там, дома — за тебя любая бы пошла, и ещё спасибо Боженьке говорила за такое счастье, без шуток. Но не я. Ты теперешний тоже не стерпишь жены-командирши…"

Владик уже давно был ей как брат. Но она привыкла быть старшей, несмотря на их реальный возраст — ей почти двадцать четыре, ему двадцать семь. А теперь… Теперь не так-то легко оказалось отпустить его в свободное плаванье.

"Наверное, это что-то вроде материнского инстинкта, — Галка уже взбиралась по штормтрапу на борт французского фрегата. — Я, конечно, не психолог, но отсутствие детей всё-таки сказывается… М-да… Хватит. Так ещё, чего доброго, всякие комплексы наружу полезут".

Господин д'Ожерон принял эту даму со всем почтением, полагающимся её нынешнему рангу вице-адмирала. Однако беседа была собственно ни о чём: мелкие детали предстоящего похода и так далее. Ни губернатор Тортуги, ни капитан «Гардарики» пока не заговаривали о главном. Д'Ожерон понимал деликатность вопроса, а Галка не стремилась углублять эту тему. Но решать вопрос так или иначе придётся, потому месье Бертран ловко свернул разговор сперва на обновлённый "Экюель".

— Ремонт обошёлся мне в кругленькую сумму, но корабль того стоит, — произнёс д'Ожерон, прохаживаясь по новенькому настилу квартердека. — Выдержать такой шторм… Впрочем, сейчас я принял меры, чтобы подобное не повторилось. Мной наняты штурман, боцман и два помощника капитана, в числе коих и ваш брат, мадам… Надеюсь, вы его не отзовёте?

— Нет, — ответила Галка, отстранённо глядя куда-то в переплетение такелажа. Ишь ты! Себя с капитанской должности смещать не захотел. — Он желает сделать карьеру на королевском флоте, и я не стану ему в этом мешать.

— О, я думаю, у месье Вальдемара будет не только великолепный шанс себя проявить, но и возможность получить за это достойную награду.

— А я надеюсь, его заслуги не останутся незамеченными, что бы ни случилось, — Галкин ответ был с "двойным дном", и д'Ожерон слегка кивнул, давая понять, что принял сведения к сведению.

— Мадам, всё изменчиво в этом мире, но я уверен, в обозримом будущем никаких неприятных эксцессов не возникнет…

…Галка двинулась на нос по палубному настилу, где местами виднелись длинные заплаты свежих досок. С каждым шагом голос Влада, иногда перекрываемый взрывами смеха или какими-то вопросами и восклицаниями, становился всё слышнее и отчётливее. Наконец Галка смогла разобрать отдельные слова.

— …Но разве могли какие-то там сухопутные крысы сломить бравого моряка? Он сидел в подземелье и день, и два, и неделю, и месяц. Глаза его начали привыкать к темноте. Через полгода он запросто мог пересчитать пуговицы на своей куртке. Мрак, неизвестность и одиночество давили на него со всех сторон. Но он не сдавался. Разве мог он, моряк, боровшийся с ураганами и штормами, со штилями, зноем и жаждой — разве мог он сдаться сейчас? Нет! Сухопутным крысам этого никогда не понять! Нет, он думал и вспоминал, он пел все матросские песни, которые знал, и сочинял новые. Он ходил по камере — семь шагов в длину и пять в ширину — и бегал по ней, и прыгал, и отжимался, и подтягивался, чтобы не потерять силу и ловкость. И однажды он…

— Бросился на охранника и задушил его, — подсказал кто-то из толпы, заворожено внимавшей повествованию.

— Нет, — засмеялся Влад, — Он не мог задушить охранника. Это было бы совершенно бесполезно — он всё равно не смог бы выйти за стены замка. Нет, он отодвинул свою койку и начал рыть подземный ход.

— Чем? — немедленно спросили пираты.

— Ложкой, — ответил Влад, наслаждаясь эффектным моментом.

— Ложкой?

— Каменную стену!

— Да как же это?

— Сколько ж ему копать-то придётся!

— Несколько лет, — спокойно ответил Влад, — Но лучше уж выйти на свободу через несколько лет — пусть даже через десять или двадцать — чем не выйти никогда, и внутренне умереть ещё раньше, чем тебя зароют на кладбище или бросят в море с ядром, зашитым в ногах.

— Это верно, — зашумели матросы.

— Наш человек!

— Дельно решил.

— И вот, года через два, когда он уже углубился в стену на несколько футов…